Maurimau предложила флэшмоб, и я, конечно, радостно повизгивая, сиганула в самое пекло. Потом, конечно, барахтаясь в кипящей лаве возможных десяти пунктов, всерьез подумала во всем этом утонуть, но было бы обидно погибнуть так бесславно...
И поэтому спустя кучу времени я таки достаю это из черновиков и начинаю писать.

1. Элиз и первая книга, зачитанная до дыр в буквальном смысле

Честь имею представить:

Логика и стройность этих сказок просто поражает
"Жили-были три охотника. Двое из них были голые, а на третьем не было никакой одежды..." — и все в таком духе. На самом деле, с шести до одиннадцати лет они казались мне верхом искусства. Это была первая и единственная книга, которую мама читала мне вслух, когда я, уже умея читать, болела и не могла делать этого сама.
Кажется, я только что осознала (опять!), что французский преследует меня всю мою жизнь.
Я знала их наизусть. Я протерла дыры в обложке и страницах.
Я шестнадцать лет не возвращаю эту книгу в библиотеку — можно уже считать, что она стала моей. Она лежит сейчас где-то в глубине шкафа, старенькая, истрепанная и бесконечно любимая.
И мной, и малышкой.

Совсем недавно я увидела такую же — только в куда лучшем состоянии! — в книжной уцененке. И, знаете, мне кажется, скоро у моей книжки появится сестра-близнец.

2. Элиз и первое прикосновение к малышке

(В любом случае... вы же знаете, что Машуня — самое дорогое, что у меня есть и будет).

Мне было четыре. Мне было четыре, я возила по коридорам родильного отделения (как вообще называлось то место?) завернутые в пеленки и уложенные в стеклянные кроватки на колесах бутылочки. Время ползло, как будто не имело ни ног, ни рук, а цеплялось зубами за гладкие кафельные и бетонные полы.
Было скучно.
Честно говоря, когда мне было четыре (в последующие десять лет мало что изменилось), я плохо понимала, что значит иметь младшую сестренку. Я просто не хотела делить внимание родителей с кем-то еще — кем-то вечно орущим и не признающим никого, кроме мамы. Мне хотелось быть любимой девочкой, принцессой, вокруг которой вращается весь мир. А теперь приходилось считаться с тем, что нежность и привязанность родных будет принадлежать еще кому-то.

Ну... так я думала, пока мне ее не показали.
Медсестра поднесла ее к запертой стеклянной двери. Она была рыжая (!) и очень смуглая. Кажется, спала. Она была такой маленькой и... необычной, что мне сразу захотелось ее потрогать — а вдруг ненастоящая? Но мне не дали.
Я орала, дралась и изводила всех до тех пор, пока мне не разрешили коснуться ее. Это стоило клока волос папы, изодранных и искусанных рук мамы и вконец сорванной психики медсестер.
Не хочу придумывать — я не помню, — какова была малышкина крохотная красная щечка на ощупь, но в тот момент я поняла одно: она — моя. Не только мамина и папина, но еще и моя. И никто не посмеет ее забрать.
А она, наверное, тогда почувствовала меня и полюбила на всю жизнь — я не могу иначе объяснить силу ее привязанности ко мне. Чем я вообще могла заслужить такую преданность?
Потом мы, конечно, дрались и ссорились, прошли долгий путь к тесному общению и взаимопониманию.
Но это уже совсем другая история.

читать дальше3. Элиз и первый день в интернате

Я помню, что мне купили замшевые туфельки без ремешка, недо-лодочки, я бы сказала. Это было первой ошибкой мамы Ходить в таких я не умею и по сей день, а уж тогда, в годы, когда меня сносил любой ветерок, можно было быть уверенной — буду подправлять задники каждые три минуты. Но кого волновали мелочи, когда начиналась новая жизнь?
Сначала мы выяснили, что класса с углубленной программой (или как она там называлась...) не будет, сформировали обычный, поэтому мама и я долго плутали по бесконечным лабиринтам, которые потом станут моим домом, в поисках загадочного кабинета номер пятьдесят девять (этаж первый, корпус Е). Линейку я почти не помню, помню только, как держала за руку воспитательницу и гордо стучала каблучками, боясь потерять туфли.
Был самый-самый первый урок, где я сидела, как на картинке — образцовая первоклассница! — и был обед, где я старательно протирала стол тряпочкой, чтобы порадовать маму. Мама фотографировала меня и послушно радовалась. Потом, перед самым тихим часом, она поцеловала меня в щеку, крепко обняла, напомнила, что мой портфель носит только пятерки, и уехала домой.
А я осталась. На целых семь лет, не считая выходных дважды в месяц.
И это были потрясающие годы, потрясающие люди, вырастившие меня.

Маме тогда было очень тяжело — теперь я понимаю. Решиться отдать здорового ребенка учиться в другой город для родителей нелегко, а уж если этот ребенок еле переставляет тоненькие ножки, вихляя лодыжками и не наступая на пятки совсем... Если этот ребенок не умеет ни причесываться сам, ни надевать платья и делает все медленнее улитки — это настоящий подвиг. Отпустить дочь куда-то, где она станет старше. Где ее, может быть, вылечат (а вдруг?)
Мама с папой до сих пор не могут забыть об этом. Их словно преследует мысль, что они недолюбили меня, чего-то лишили... На самом деле они дали мне все и даже больше. Но, чтобы родители это поняли, мне нужно сейчас потрудиться.

... Но в тот сентябрьский день тринадцать лет назад мне было не до этого. Я знакомилась, смеялась, гордо щеголяла в связанной мамой красной юбке. Загнала на первой же прогулке в бедро занозу и вечером упала со ступенек, спускаясь с ужина. Нырнула вдруг носом вниз — и я уже лежу на спине, на бетонном полу, раскинув руки, и не понимаю, что произошло.
А потом был новый день и новые уроки. И ненавистные "Зеленые страницы", и сон в запертом классе.
Целая жизнь.

4. Элиз и первый фанфик

Я долго гордилась им, еще дольше стыдилась, но да, он был. Он был — и написан был по Сумеркам, в лучших традициях Мэри Сью и компании. Со стандартным любовным треугольником, муками, страданиями и щедрыми флэшбэками, удостоенный целой одной звезды на Хогнете.
Мне было почти пятнадцать, и я считала, что знаю о любви все, что можно почерпнуть о ней из подобных книжек.
И — конечно! — я видела в этой героине себя.
Я была маленькой, очень хромой и отчаянно жаждущей внимания. А тут меня читали, комментировали, по моему фику даже нарисовали пару артов... Почти известность. Не такая, конечно, как у всех остальных, кого ни возьми, но дело было даже не в этом.

В этом волшебном ощущении погружения в чужую жизнь, где ты заправляешь всем. Где ты можешь заставить плакать и смеяться, любить и ненавидеть, сражаться и печь пирожки с яблоками, водить дорогие машины и плакать, уткнувшись носом в лакированное дерево письменного стола.
Вот в чем была магия.
Пробовать себя, писать, думать о своих героях, расставлять их, как фигуры на шахматной доске... и бросить на полпути.
Это была власть и это было любопытство — "а могу ли я так?"

Потом пришла любовь к тем, кого создаешь, и скромная роль подглядывающего сквозь сны и послушного автора, просто записывающего события, что происходят в другом мире. Я перестала отождествлять персонажа только с собой и наделять его всеми немыслимыми способностями — нет, хватит, теперь мне хотелось учиться вместе с моими героями. Преодолевать себя, возрождаться из ничего, учиться быть сильной и никогда не сдаваться. И учиться видеть в людях людей.
И не делить никого на героев и злодеев.
Я до сих пор учусь. Почти четыре года.

Но все это случилось после.
Сначала был Recall, Уилл, Алекс и Лира-Изабель.
И была маленькая девочка, бережно и с благоговением раздувавшая в себе огонек желания создавать.

5. Элиз и первое знакомство с Доктором

Нас познакомила Рыж — моя старшая сестра. Мне было четырнадцать, кажется, я приехала к ней в гости в первый раз и наслаждалась отличной компанией, вкусными бонусами вроде уже-не-помню-чего и безлимитным интернетом, о котором в ту пору знала только понаслышке. Рыжка показывала мне разные забавные видео, кое-что тут же скачивая на флэшку, и ничто не предвещало внезапно тем, как вдруг она сказала:
— Помнишь сериал о Докторе Кто, о котором я тебе говорила? Посмотрим одну серию?
Ну, посмотрим, отчего ж нет.
О Докторе она в то лето мне и вправду рассказывала, но я воспринимала все довольно отстраненно, задавая, конечно, вопросы, но смотреть сериал не планируя пока. Там же все-таки есть страшные моменты, говорила я себе, а я их не люблю.
А тут я оказалась зажата в угол своей случайной фразой: "А какие они, эти плачущие ангелы?"
Да-да, все верно. Моя первая серия — "Не моргай", 3х10. Насколько я помню, я ничегошеньки не поняла по общей канве повествования, но смотреть мне понравилось. Ровно на сорок минут. Потом впечатлительная юная я решила, что хватит пока подобных развлечений. Доктор симпатичный, но адски странный, и что он вообще делает, если застрял в прошлом, кто эта темнокожая девушка (что такое спутница? они вместе?), Салли милая, ангелы ужасны и завораживающи.
В общем, похоже, для меня это было слишком.
Я оказалась не готова к миру, который мелькнул для меня в щелочке приоткрытой двери, и не решалась нырнуть в него по-настоящему еще целых четыре года. До самого первого курса. А потом включила первую серию первого сезона, все завертелось... И вот я здесь. Восемь сезонов спустя, с сердцем заштопанным миллион раз и тысячей уроков жизни за плечами.

Но тогда, шесть лет назад, я поклялась себе, что не стану это смотреть.
И еще две недели спала с включенным светом.
Вот так

6. Элиз и первая тренировка

Почти все значительные события в моей жизни происходят случайно — не знаю, хорошо это или плохо, но уж точно не скучно. Потом эти столкновения, знакомства или улыбки превращаются в что-то, что делает меня совсем другой, да, только в самом начале это всего лишь мелочи.
Вот и с пулевой стрельбой так получилось.

Был сентябрь, я только-только пошла в шестой класс. Мы с воспитательницей собирались на прогулку и уже на выходе из интерната услышали: "Настена, стой! Мы как раз о тебе говорили". Зоя Ивановна, милейшая женщина, которая до сих пор тепло встречает меня в стенах, которые слишком изменились, чтобы быть родными, улыбалась и кивала в сторону крепкого коренастого мужчины (потом я узнала, что зовут его Сергей Михайлович). Он сразу спросил:
— Хочешь посмотреть мир?
— Хочу! — ответила я. А кто же не хочет?
Он рассказал мне о пулевой стрельбе как о виде спорта, обрисовал в общих чертах перспективы и предложил уже в ноябре поехать на соревнования. Я, в руки винтовки в жизни не бравшая, колебалась по поводу поездки, но заниматься согласилась сразу. Сейчас даже не вспомню почему, да и не хочу — пусть остается маленьким чудом.
Моим тренером, точнее, тренером ребят из нашей школы была Олеся Сергеевна. Дочь этого мужчины, который умеет убеждать. Теперь мне столько же, сколько было ей, когда она начала заниматься со мной, и я понимаю, какой хрупкой, тоненькой и светлой — маленькой феей, с легкостью удерживающей пятикилограммовую винтовку, — она тогда была. Мне Олеся Сергеевна казалась очень взрослой. И лучшей в мире. Она подарила мне тетрадь под стрелковый дневник, утешала, когда я плакала навзрыд, услышав строгий наказ родителей "бросить эту опасную затею". Она следила за тем, чтобы я не сдавалась, растирала запястье, если я переусердствовали, гуляла со мной, рассказывала истории, накручивала волосы на бигуди в день утренника (а родители не могли приехать). Фотографировала меня (эти смешные фото до сих пор висят в тире). Олеся Сергеевна была первой, кто сводил меня в пиццерию... А потом еще в одну, и еще...
Она говорила как-то: "Ты бежишь ко мне, прихрамывая, вот-вот упадешь, а я спешу навстречу, чтобы обнять и подхватить". Мой тренер помнит меня слабой и глупенькой, ведь это именно она привела меня на долгий путь борьбы с самой собой.

В тот первый день я всего три раза постреляла с опоры, еще не успела осознать, что и как делать, а меня уже пересадили за другой стол. Дали винтовку и посадили на удержание. Мне двенадцать, руки тонкие и хилые, а я сижу и держу тяжеленную для меня вещь, локти скользят по лакированной столешнице. Больно. Я выдержала всего полторы минуты, а надо было научиться сидеть так без движения полчаса. Мне уже было понятно, что у меня ни-ког-да не получится.
Потом, когда я старательно вписывала правила поведения при обращении с оружием и вклеивала первые мишени, Олеся Сергеевна обняла меня за плечи и сказала:
— Вот увидишь, в ноябре мы с тобой поедем в Орел.
Я улыбнулась, отложила ручку и пошла на удержание снова. Мне так хотелось ее порадовать.

Мы поехали на эти соревнования. И на другие, и на третьи... Особых успехов я ни разу не показала, но с каждым разом стреляла все лучше. За год я выбила себе значок КМС, непонятно, каким чудом. Но мне кажется спустя годы, что главным было не это. Главным были люди, которые верят в меня, заботятся обо мне, моя команда (которая уже облетела весь мир не один раз, побывала на Паралимпийских играх и гордо носит звания мастеров спорта международного класса), и ощущение самостоятельности. Впервые в жизни.

Я занималась всего год — потом перешла учиться в деревню. Но это был самый яркий год моей учебы в интернате.
И меня до сих пор встречают с радостью... В те редкие дни, когда случайно пересекаемся в городе.
В тир я, к собственному стыду, так за два года зубрежки в университете и не дошла.
Но я — честное слово!— планирую это исправить.

7. Элиз и первое занятие у Мэтра.

Мы с мамой сидели в гостиной, все еще не в силах поверить своему счастью — Мэтр согласился поработать со мной. Это была середина десятого класса, я тогда еще и английским с репетитором занималась и слабо понимала, как буду все совмещать. Я сидела, поджав ноги, робко глядя в пол и нервно теребя лапу плюшевого зверя, что делил со мной кресло.
Мэтр был весел и расслаблен, впрочем, как и всегда.
Он задал мне несколько вопросов и дал диски с мюзиклами и концертами Гару, Лавуа и прочих признанных звезд французской сцены... Так я, собственно, в музыку и мюзиклы и влюбилась.
Потом мама ушла, и мы приступили к занятию. Для меня было совершенно новым это чувство, что я могу, я могу, у меня получится. Ощущение успеха и легкости. Никакого давления или попыток ткнуть носом в недочеты.

"Все любят победителей. Вот кого мы будем из тебя делать".

Мэтр сказал — Мэтр делает.
Прошло четыре года, а каждое занятие такое же потрясающее, как первое. Меня не просто учат, меня воспитывают и учат обучать других. И потихоньку-полегоньку мы выучили уже очень много. Мэтр очень много для меня значит, я даже слов подобрать не могу, чтобы передать всю глубину моего уважения и признательности.
Потому что о многих своих недостатках я бы без него никогда не узнала.
И это самые лучшие, волшебные и плодотворные годы, что у меня были.


tbc.

запись создана: 27.03.2015 в 15:02