- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
Я наелась жаропонижающих, завернулась в кучу одеял и села смотреть долгожданную третью серию девятого сезона. Думала, может, экшн немножечко отойдет на второй план и мы увидим потрясающих персонажей. Справедливости ради, мы увидели Касс, поразившую меня в самое сердце, но этого было недостаточно. Касс ничего не может противопоставить Доктору, тот всё равно делает, что захочет. Что я в итоге получила?
Извините, ЧТО? Карточки? Нет, правда, карточки?
Пожалуйста, хватит. Может, Доктор и инопланетянин, может, он и не разбирается до конца в этих сложных человеческих отношениях, подтекстах, тройном дне и прочей дряни. Но он не эгоист, не зацикленный на себе умник, который настроил бы всех против себя, если бы не великолепная Клара, его незаменимый помощник во взаимодействии с существами, у которых вместо мозгов пудинг. Разве Моффат не делал когда-то упор на том, что у Доктора прежде всего два сердца? Мы все помним и любим безумца с будкой, открывшего нам новый мир, способного зажечь нас, заставить любой ценой достичь цели, стать лучше, жить дальше и "приводить в порядок свою планету". Доктор спасал людей — да, сотни раз, но он был нашим учителем и нашим учеником, может, несколько бесцеремонным, но уж никак не настолько подчеркнуто черствым, неспособным и не желающим найти слова для общения с теми, кто вовсе не особенный. Вообще не ценен. С теми, кто бежит быстрее, если ему солгали о возможности выживания.
Это было очень, очень больно видеть. Как бы ни изменился Двенадцатый, каким бы скрытным и недоверчивым ко всем, кроме спутника, он ни был... Он все еще Доктор. Доктор. Кое-кто, кажется, стал это забывать. Пожалуйста, хватит. Это неправильно.
- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
С октябрем, друзья! Как ваша осень?
Я простудилась, лежа в собственной кровати, и теперь никогда в жизни не буду мечтать о возможности отдохнуть. Мысли до смешного материальны, поэтому, похоже, стоит в следующий раз хотя бы формулировать пожелания поконкретнее. Зато теперь можно пить много-много черного чая с медом, кутаться в теплый восхитительный палантин густо-синего цвета и готовить по-осеннему яркое рагу — положить в него красный, оранжевый и желтый болгарский перец, оранжевый же мясистый помидор, баклажаны и вкусные грибы. Долго-долго томить на маленьком огне, чихая в платочек и потягивая очередную чашку чая в ожидании моей Каринхен. И можно понемногу убирать квартиру, прерываясь на выпить лекарство или полежать, когда голова совсем уж немилосердно болит и кружится. А еще в окно смотреть самое время — там повсюду пыльно-зеленые, золотые и медные листья, красные по краям. (Как чудесно они хрустят!) Вернулось холодное солнце, которое чуть ли не ярче летнего... довольно странно — в комнате холодно, я лежу под двумя одеялами, у меня замерз кончик носа (октябрь! всего лишь ветер! видимо, потому что я болею...) а оно сияет так нахально, будто мы в июле.
Поправлюсь — все же начну таскать камешки, чтобы сдвинуть гору. Время идет, а "Сага о Форсайтах" сама себя не прочтет, и статьи сами себя не напишут. А пока пора смотреть сны. Что-то очень уж они сейчас интересные.
- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
Этот фильм о еврейской девочке, чьих родителей однажды угнали в лагерь нацисты, пока малышка была в школе. И она поклялась во что бы то ни стало их отыскать.
Или не так.
Этот фильм о том, что звери бывают добрее людей, а хитрее и коварнее существа, чем человек, и сыскать нельзя. О том, что надо идти на восток вопреки всему, не то "мама подумает, что я не спешу". О сбитых в кровь маленьких ступнях, грязном лице и волосах, сбившихся в один большой колтун, а в лучшие дни висящих сосульками. О долгой-долгой опасной дороге и мечте, ярче солнца освещающей путь. О том, как отчаянный зов "мама" превратился в "Мама Рита", а волки стали второй семьей — которую вскоре тоже отобрал человек с ружьем. О том, как вкусен снег и как хорошо утоляет голод сырое мясо, о слезах и отчаянном вопле "хочу есть!" Этот фильм о девочке-воине, о девочке, которая будет искать всю жизнь и не остановится, даже если искать больше некого.
*
Было очень сложно сдерживать слезы — но расплакалась всерьез я не в душераздирающих эпизодах, а в момент, когда услышала это звонкое "спасибо!" по-русски. Весь фильм я слушала то французскую речь, то немецкую (боже, храни субтитры!), то польскую... А потом Миша добралась до Украины, и там с ней говорили на русском языке. И я слушала, слушала и не могла сдержать слез. Не могу объяснить почему. Просто... тот почти незаметный акцент, легкое обращение с русскими звуками и фразами немецких, французских, бельгийских актеров — сколько они тренировались? Сколько времени пытались сгладить разницу в звучании? Это было восхитительно. Мне очень-очень понравился фильм, но много внимания я уделила и этой мелочи, поразившей меня до глубины души
Я ведь нежно люблю родной язык. И когда слышу, как на нем говорят иностранцы, всегда переполнена гордостью — потому что, к сожалению, очень многие знакомые мне люди относятся к русскому языку почти с пренебрежением, вознося до небес английский/китайский/какой угодно. Будто им стыдно за то, что они родились в России.
Уж извините, как по мне, это лицемерие. Это мерзко.
... Пойду еще раз пересмотрю эпизод с русской речью. И порадуюсь тому, как старались актеры.
- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
— Tu te souviens, demanda-t-elle dans un murmure, quand tu es entré dans ce café à Cittàgazze et que tu n’avais jamais vu de daemon ? — Oui, je ne comprenais pas ce que c’était. Mais quand je t’ai vue, tu m’as plu d’emblée, car tu étais courageuse. — Non, c’est toi qui m’as plu en premier. — Ça m’étonnerait ! Tu t’es battue avec moi ! — Évidemment, tu m’as attaquée ! — Pas du tout ! Tu as foncé sur moi. — D’accord, mais je me suis vite arrêtée. — D’accord, mais... dit-il en l’imitant. Il la sentit trembler contre lui, il vit sa poitrine se soulever et retomber rapidement, et il l’entendit sangloter en silence. Il caressa ses cheveux tièdes, ses épaules si douces, et il couvrit son visage de petits baisers, jusqu’à ce qu’elle laisse échapper un long soupir tremblant et retrouve son calme.
— Le Miroir d'Ambre; A la croisée des mondes, écrit par Philip Pullman
перевод Виктора Голышева и Владимира Бабкова, издательство "Росмэн"— Помнишь, — прошептала она, — помнишь, как ты пришел в то кафе в Читтагацце и первый раз в жизни увидел деймона? — Я не понял, кто он такой. Но когда увидел тебя, ты мне сразу понравилась, потому что ты была храбрая. — Нет, ты мне понравился первый. — Неправда! Ты на меня бросилась! — Ну да, — сказала она. — Ты же на меня напал! — Вовсе я не нападал! Это ты выскочила и напала. — Да, но сразу остановилась. — Вот именно, «но», — ласково передразнил он. Он почувствовал, как она дрожит, а потом хрупкие косточки ее спины под его ладонью стали подниматься и опускаться: она плакала. Он гладил ее теплые волосы, ее нежные плечи, снова и снова целовал ее лицо, и вскоре она судорожно вздохнула и затихла.
- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
Есть у Джека-с-фонарем одно чудесное стихотворение. И вы все его знаете. Наверное, нет фандомного человека, с ним не знакомого.
Вместо всех фанфиков мира, с благодарностью за всё.
Так вот. Я перечитываю его почти каждый день, и мне все время хочется плакать. Светлая грусть такая, понимаете, что-то из разряда "как всё же хорошо, что кто-то выразил мои мысли лучше, чем я когда-нибудь смогу". И ты лежишь на кровати, в пижаме в клеточку, с футболки тебе жизнерадостно машет хвостом мультяшный пёсик — но на самом деле тебя там нет. Ты вглядываешься в танец стрелки алетиометра, натягиваешь тетиву, согреваешь дыханием ладони Эдмунда в ледяной темнице, подглядываешь за тем, как пишет эссе Гермиона, обмениваешься книгами с Чарли Гордоном, пьешь чай в компании Станс, гуляешь по Лесу, боязливо вцепившись в подол свитера Слепого...
И все еще в доме, что стоит на месте, когда-то бывшем теплым морем, где миллионы моллюсков и рыб умерли, чтобы окружить белоснежными холмами город, названный Белым. И сказка внутри тебя расправляет крылья.
Я перечитываю стихотворение Джека-с-фонарем почти каждый день, и сегодня в моих мыслях внезапно сама собой возникла одна фраза. Я ехала в маршрутке и шепотом все повторяла и повторяла ее:
... пусть нелегко и пусты пороги, истина, в общем, совсем проста — здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
С возвращением, Доктор!
Я очень-очень соскучилась — и потому визжала и хлопала в ладоши, одной рукой писала сообщения ВКонтакте друзьям, чтобы тоже поскорее включали серию. С субтитрами ли, без них... главное, чтобы включали. Вот теперь горим целой компанией. Адекватные отзывы, если вообще и будут, то точно не сегодня. Я даже не знаю, понравилось ли мне. Я просто рада, что снова есть, чего ждать и что обдумывать. Как будто кусочек меня вернулся на свое место.
Как же я скучала по голосам Питера и Дженны! Этот богомерзкий каруселевский дубляж испортил нам с малышкой этим летом все впечатление от восьмого сезона. Жаль, она не может смотреть серии с русскими субтитрами. Придется учить ее английскому
Только досмотрела серию — чувство такое, будто ко мне в комнату завалилась толпа друзей, врубила музыку на полную, завалилась на мою постель и рассыпала вокруг чипсы и попкорн. А я в пижаме и не понимаю, что происходит. Вместо крови будто пузырьки шампанского. Дождались.
Почему-то песня вызвала такую странную ассоциацию. Что ж, как бы там ни было...
... потанцуем?
I don't wanna be angry no more, But you know I could never stand for this. So when you tell me that you love me know for sure, I don't wanna be lonely any more.
Тридцать седьмая неделя (7-14 сентября) "Делай то, что любишь".
Когда мир горит под ногами, красота вряд ли спасет тебя. И горящий мир она тоже вряд ли спасет. Я бы очень хотела посмотреть на то, как опускается рука с пистолетом под влиянием крамольной мысли: "О нет, не буду стрелять в этого ребенка, ведь он так красив!" или "Не стану разрушать эти бесценные тысячелетние статуи, они божественно прекрасны!"
В том-то все и дело. Одним кажется, что их бог будет счастлив, если они омоют кровью подошвы его сандалий. Другим кажется, что глазам их богов приятен вид человеческих тел, раскромсанных на куски - за то, что поклонялись другим богам. Другой красоте.
Нет смысла в искусстве. И в творчестве его тоже нет. Вообще, по большому счету, смысла нет ни в чем - но не можем мы все стройными рядами спуститься к морю и войти в его ласковые волны, чтобы уже никогда не вернуться назад? Не можем. А значит, что?
А значит, надо искать смыслы и хвататься за соломинки. Или за выступ скалы, нависающей над этим самым морем. И наше творчество, наша с вами "осознанная созидательная деятельность" могут стать этой соломинкой и выступом скалы - не потому что кто-то найдет в этом смысл. А потому что смысл найдем мы сами.
Без иллюзий. Без надежд. Просто крохотный фонарик посреди вселенской тьмы. Переживет ли он (не века, о нет) хотя бы один день после исчезновения того, кто его зажигает? Нет ответа на этот вопрос, и колыбель вечно качается над бездной - гениальная метафора, жаль, что не моя, - и ноги наши тоже болтаются над бездной, пока руки хватаются за выступ скалы и в очередной раз зажигают крохотный фонарик.
А что нам еще остается, кроме как делать то, что мы любим, в надежде, что мир примет от нас эту долю любви, и в нем на долю секунды станет светлее?