- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
Моей малышке уже четырнадцать, и данный факт все никак не уляжется в моей голове.
Она такая смешная.
Все эти косички, открытый лоб, плавные черты лица и оооочень густые брови - то, по чему я безумно скучаю, приходя каждый день в свою комнату из универа. Машуня мне радуется, как маленькая. И изображает трехлетнюю, чтобы заставить меня улыбнуться - что-то вроде "ну, не зря же ты меня малышкой зовешь!"
Это, как оказалось, очень для меня важно.
Мне нужно чувствовать себя старшей сестрой. Дарить подарки, опекать, в шутку распекать за недочеты в учебе и скакать, как безумная, по универу, размахивая шарфом и крича: "Моя девочка выиграла еще одну олимпиаду". Радоваться за нее, гордиться ею и быть уверенной: со временем она непременно станет лучше меня во всем.
И я жизнь готова на это положить.

До меня любые чувства очень долго доходят.
Но это явно не тот случай.
Она такая смешная.
Все эти косички, открытый лоб, плавные черты лица и оооочень густые брови - то, по чему я безумно скучаю, приходя каждый день в свою комнату из универа. Машуня мне радуется, как маленькая. И изображает трехлетнюю, чтобы заставить меня улыбнуться - что-то вроде "ну, не зря же ты меня малышкой зовешь!"
Это, как оказалось, очень для меня важно.
Мне нужно чувствовать себя старшей сестрой. Дарить подарки, опекать, в шутку распекать за недочеты в учебе и скакать, как безумная, по универу, размахивая шарфом и крича: "Моя девочка выиграла еще одну олимпиаду". Радоваться за нее, гордиться ею и быть уверенной: со временем она непременно станет лучше меня во всем.
И я жизнь готова на это положить.

До меня любые чувства очень долго доходят.
Но это явно не тот случай.