- Эге, - говорю я двойнику, - ты что, взрослеешь? Не вздумай, а то я с тобой больше не дружу.
"Однажды, когда в нее впервые запустили Авадой – к счастью, дюжий Пожиратель промахнулся – по возвращении в штаб у нее началась истерика, она смеялась и смеялась и не могла остановиться, и Алиса отхлестала ее по щекам, а потом, когда смех сменился рыданиями, прижала ее к себе и держала, пока Эммелин не успокоилась.
Однажды она никак не могла понять, как ставить ментальный блок, – необходимый навык в их положении, и Марлен со свойственным ей перфекционизмом, закончив свою обычную работу, занималась с ней – усталая, бледная до зелени, с кругами под глазами; занималась, пока Эммелин не научилась ставить этот чертов блок чуть ли не во сне.
Однажды они с Лили отправились разносить листовки и наткнулись то ли на Пожирателей в цивильном, то ли просто на сочувствующих, которые, увидев двух девушек, решили, что им привалила удача. Противников было больше, и они с Лили аппарировали, но она запаниковала и расщепилась, оставив преследователям половину икроножной мышцы. Лили, не решаясь дальше рисковать с аппарацией, отвезла ее в Мунго на метле, через добрую половину Лондона, всю дорогу шепча обезболивающие и кровоостанавливающие заклинания.
Однажды они с Доркас сидели над закрытым гробом, где лежало то, что осталось от Бенджи Фенвика, и вспоминали, как Бенджи насвистывал кельтские мелодии и в то самое Рождество за кружкой пива рассказал им о семейной легенде – о брате своего пра-пра… в общем, предка, который был заговорщиком-якобитом; вспоминали без единого слова, молча, просто считывая образы друг у друга из сознания, потому что слов уже не осталось – это были четвертые похороны за полгода.
…Однажды она проснулась утром и осознала, что из «девочек» осталась она одна – потому что Алиса, как говорят колдомедики, никогда не покинет Мунго.
Мама смотрит на колдографию, и от нее пахнет корицей и медом, а выражение глаз такое же безмятежное, как всегда, только в уголках глаз прибавилось по паре морщинок. Все правильно, за это они и воевали, правда же?
– Это твои подруги? – повторяет она.
Нет, мама, нет. Это – моя семья".
Наши девочки, by rose_rose
Однажды она никак не могла понять, как ставить ментальный блок, – необходимый навык в их положении, и Марлен со свойственным ей перфекционизмом, закончив свою обычную работу, занималась с ней – усталая, бледная до зелени, с кругами под глазами; занималась, пока Эммелин не научилась ставить этот чертов блок чуть ли не во сне.
Однажды они с Лили отправились разносить листовки и наткнулись то ли на Пожирателей в цивильном, то ли просто на сочувствующих, которые, увидев двух девушек, решили, что им привалила удача. Противников было больше, и они с Лили аппарировали, но она запаниковала и расщепилась, оставив преследователям половину икроножной мышцы. Лили, не решаясь дальше рисковать с аппарацией, отвезла ее в Мунго на метле, через добрую половину Лондона, всю дорогу шепча обезболивающие и кровоостанавливающие заклинания.
Однажды они с Доркас сидели над закрытым гробом, где лежало то, что осталось от Бенджи Фенвика, и вспоминали, как Бенджи насвистывал кельтские мелодии и в то самое Рождество за кружкой пива рассказал им о семейной легенде – о брате своего пра-пра… в общем, предка, который был заговорщиком-якобитом; вспоминали без единого слова, молча, просто считывая образы друг у друга из сознания, потому что слов уже не осталось – это были четвертые похороны за полгода.
…Однажды она проснулась утром и осознала, что из «девочек» осталась она одна – потому что Алиса, как говорят колдомедики, никогда не покинет Мунго.
Мама смотрит на колдографию, и от нее пахнет корицей и медом, а выражение глаз такое же безмятежное, как всегда, только в уголках глаз прибавилось по паре морщинок. Все правильно, за это они и воевали, правда же?
– Это твои подруги? – повторяет она.
Нет, мама, нет. Это – моя семья".
Наши девочки, by rose_rose